В Азовском ПУ №45 к этой дате была приурочена торжественная линейка, а 26 января студенты пришли в ЦБ имени Крупской для участия в тематическом мероприятии, подготовленном для них библиографом Л.И. Отаровой.
В нашем городе осталось всего восемь блокадников (данные УСЗН на 19 января): Л.А. Балабаева, Л.А. Калениченко, Г.А. Калиниченко-Пантусов, В.В. Лихоманова, В.Е. Радкевич, А.С. Фурсова и Н.И. Шишкина. К сожалению, никто из них на встречу (в основном, по причине нездоровья) прийти не смог. Нет уже в живых Лидии Алексеевны Чубенко, ровесницы Октября, блокадницы, которая до последних дней встречалась с детьми и молодёжью, чтобы поведать им о страшной войне, о пережитом.
— Когда началась блокада, — вспоминала она в интервью известному журналисту и поэту Борису Бартошевичу, — сразу же начался голод. Тотчас была снижена норма хлеба. Этот хлеб был липким, как пластилин, и черным, как дёготь. В первое время давали чечевичный суп, потом, когда чечевица кончилась, — дрожжевой. Дрожжи хлебные с водой. Помню, ешь такой суп в столовой, а за спиной стоят несколько человек и ждут, вдруг что останется в тарелке… Потом прекратилось электроснабжение. Перестали ходить трамваи. Не работала канализация, не стало воды. Начался холод. Зима была трескучая и снежная. Спали не раздеваясь… Девчата со следующих курсов забрали меня к себе, в наше институтское общежитие. В общежитии в одной комнате скопилось человек двадцать, сдвинули кровати. Чтоб было теплее, жгли мебель, книги.
А вот что писала в автобиографической книге великая Галина Вишневская, подростком пережившая все 900 блокадных дней, награждённая медалью «За оборону Ленинграда», которой, кстати говоря, очень гордилась: «Я даже не страдала от голода, а просто тихонько слабела и всё больше и больше спала. Мучило лишь вечное ощущение холода, когда ничем нельзя согреться… То, что я осталась жива, — просто чудо… Мне кажется, до сих пор так никто и не описал того ужаса…».
О происходившем в блокаду студенты всё же узнали, можно сказать, из первых уст —из рассказа А.А. Зубкова, заслуженного человека, ликвидатора аварии на ЧАЭС, чьи родители, Мария Игнатьевна и Алексей Иванович, обороняли Ленинград. Своё повествование Анатолий Алексеевич начал издалека. — Он родился в послевоенной Молдавии в семье кадрового офицера; что называется, повидал мир, и слушать его было действительно очень интересно.
Например, когда отца Анатолия Алексеевича перевели в Германию, семье довелось жить в Равенсбрюке — концентрационном лагере для женщин, более того — в той самой операционной, где над несчастными узниками ставились опыты… От жутких подробностей по коже шел холодок:
— Всё это было еще «живое». Здесь был вагон женских волос, аккуратно запакованных. Пепел собирался отдельно. Отдельно лежала обувь. Еще стоял запах сожженных тел. Я видел печи, в которых сжигали людей. Их было шесть. Они топились сутками, дровами или брикетами, таким же узником, стоявшим внизу. Когда человек начинает гореть, он встаёт, поэтому его пристёгивали — на носилках было пять ремешков… И по рельсам отправляли в печь.
А в начале 60-х семья Зубковых поселилась в посёлке Токсово под Ленинградом («недалеко от города — ближе, чем от Азова «Мичуринец-3»), и только тут мать сообщила сыну, что была связисткой особого батальона, который обслуживал бомбардирующую авиацию; показала, где стоял их штаб. Родители Анатолия Алексеевича познакомились на этом огневом рубеже.
— Маму и ещё одну женщину постоянно возил за собой один генерал, — говорит А.А. Зубков. — Она очень хорошо печатала, а это многое значило в то время, когда за неправильно поставленную точку или запятую можно было угодить под трибунал. Мама рассказывает (М.И. Зубкова жива, ей 95 лет, живёт вместе с сыном — З.С.), — продолжает Анатолий Алексеевич, — что для них тогда самой большой бедой были крысы. Они не боялись людей, шли тысячами. Уставшие бойцы опасались ложиться спать: утром можно было обнаружить, что обгрызен нос или ухо… Если же идущий человек падал в голодный обморок, спотыкался, — крысы тут же набрасывались на свою жертву, и в считанные минуты от неё ничего не оставалось… Особенно эти твари зверствовали в полнолуние. Первое, что сделали ленинградцы после войны, — завезли сибирских котов и распределили их по районам…
По окончании мероприятия, когда ребята осматривали выставки в читальном зале библиотеки, я поинтересовалась их впечатлением о встрече.
— Да, конечно, всё это запомнилось, — говорят Юлия Аханова и Владислава Коновал. — Мы узнали много нового. О Равенсбрюке до этого не слышали ни разу.
— А откуда вы черпаете сведения о войне? — спросила я девушек. Оказалось, что Юлии военную семейную летопись пересказывают родители. А вот у Владиславы живы её прадедушка и прабабушка, Василий Филиппович и Раиса Фёдоровна, дети войны, свидетели страшных и героических событий.
