От масштабов чернобыльской трагедии кидает в дрожь: радиоактивному загрязнению подверглось более 59 тысяч квадратных километров территории страны, где в то время проживало около трёх миллионов человек! Но эти цифры могли бы быть гораздо больше, если бы не люди, которых мы называем «чернобыльцами». 166 азовчан было среди них… В память об их колоссальном жертвенном подвиге на Петровском бульваре установлен памятник, а год назад издана книга «Герои не умирают» — собрание свидетельств о том, как ценой жизни и здоровья, ради нас с вами ликвидаторы защитили мир от последствий радиационной катастрофы. Несколько страниц в ней посвящено А.А. Зубкову. О нём мой рассказ…

Анатолий Алексеевич уже был героем нашего материала — у него, у его родителей-фронтовиков необыкновенно насыщенная, яркая биография. Замечательный рассказчик, он к тому же примечает и помнит так много интересных подробностей, что накануне очередной годовщины аварии на ЧАЭС мне захотелось вновь встретиться с ним, чтобы передать вам, дорогие читатели, частичку его воспоминаний.

— Как начиналась эта эпопея? — заводит разговор мой визави. — Я жил напротив военкомата. И вдруг — что такое? — Одна за другой какие-то машины — краны, КамАЗы, КрАЗы. Потом, когда сообщили, понял: не просто всё закрутилось. 

Вначале брали всех подряд. А в июле нас, азовских и районных, собрали человек триста — и на медкомиссию. Половину признали годными, остальных забраковали. Отправляли в два потока. Меня в первом, 5 сентября. Выдернули фактически ночью. Пришёл с работы, а мне повестка из военкомата… Документы забрали — всё: сбор в шесть утра. Потом в Батайск — со всей области свезли туда людей. В Ростове под вечер нас погрузили в состав. 

Здесь стояла страшная жара, и поехал я в тапочках, безрукавочке. В солдатском вещмешке — ложка, кружка, поесть-попить, всё! — Как сын кадрового военного я знал: брать ничего не надо. Приехали на станцию «Пятихатки» — Господи! — а лужи замёрзшие. Нас оцепили, чтоб не разбежались. Через 5-7 минут подошли «Икарусы» и повезли нас в Жёлтые Воды.

Жёлтые Воды — это небольшой городок, по численности сравнимый с Азовом. В 50-е годы здесь были найдены запасы урановых руд, вырыты в черте города две шахты, и создан горно-обогатительный комбинат, крупнейший производитель природного урана в Европе. Причём «фонившие» отходы производства высыпали тут же… В общем, достойный пролог к будущей поездке в зону аварии. Вот этот город и предстояло отстраивать до конца ноября опытному строителю Зубкову. 

Окончив Ростовский строительный техникум по специальности сантехник, Анатолий Алексеевич занимался возведением военных объектов в Германии и даже был награждён знаком «Отличник военного строительства», продолжил работу на стройках Ростовской области. В момент призыва трудился высокоразрядным сварщиком в «Югтехмонтаже». «Это здание, — как бы между прочим кивнул он на помещение ЦБ, где мы беседовали, — тоже я начинал строить».

— 6 сентября я был зачислен в списки войсковой части №55778 и назначен командиром взвода. Дислоцировавшиеся здесь стройбатовцы, пацаны 18-20 лет, стали первыми ликвидаторами. Потом их начали замещать мы. В полку, рассчитанном на развёртывание в военное время до семи тысяч человек, нас было три тысячи: 12 рот по 250 человек. Представляете, какая махина стояла! Полк был многонациональный, смешанный — трактористы, сварщики, слесари, электрики. Эта масса народа и строила город. По несколько десятков человек ежедневно отправляли в зону аварии. 

В начале декабря пришёл мой черед. Везли нас на автобусах, впереди — милицейская «мигалка». В один полк заехали — не нужны. В другой — не нужны. Обстановка странная, как во время войны: ни огонька вокруг, людей выселили, ни кошек, ни собак. Только по утрам потом, когда собирались на построение, на стоявшем поблизости дереве сидели куры да петухи… 

Часть №62269, куда определили — опять-таки, командиром взвода — А.А. Зубкова, располагалась в Чернобыле. Анатолия Алексеевича поставили прорабом на спецучастке по изготовлению металлоконструкций. База находилась на территории бывшей «Сельхозтехники», от которой до ЧАЭС — как от Азова до Кагальника. Цех, наполненный десятками огромных сварочных аппаратов, никогда не дезактивировался и сильно «фонил». Мало того, рядом высилось кладбище машин (если после нескольких помывок техника продолжала «звенеть», — её без сожаления отправляли в отстой). Здесь бросали и почти новые «Икарусы», и БТРы, в которых возили людей в надежде, что толща металла хоть как-то убережёт их от пагубного воздействия радиации. 

Выбрасывалась и утварь. Те же кровати в казарме менялись через день — «звенели».

Перчатки по той же причине приходилось менять через каждые полчаса. «Я их брал немерено, — говорит Зубков, — и воду минеральную для питья — ящиками». И надо было обязательно посетить баню. Кроме того, что баня была в каждом полку, две гигантских бани находились рядом с «Сельхозтехникой» — одна на триста душ, во вторую загоняли сразу 1 200 человек. («Таких бань ни разу в жизни не видел!») И каждый раз полностью — от портянки до пилотки — происходила смена обмундирования. 

Потом относиться к этому стали проще из-за огромных расходов. И кормить стали хуже уже году в 1987-м. А до этого обеспечение продовольствием было отличное: «В столовой стояло 12 блюд. Сухая «охотничья» колбаса, большие куски мяса, консервы, банка сгущёнки на двоих, галеты, печенье. Что оставалось — рассовывали по карманам — и в зону на работу. Через тридцать минут доставали что-нибудь погрызть: стресс заедали. На обед я не попадал, но нам выдавались талоны на питание. А в пятидесяти метрах от «Сельхозтехники» стояла столовая. На входе сидел дозиметрист. Перед проверкой надо было поелозить сапогами в специальном растворе. Если «звенели» — помыть их ещё раз».

В полку людей поднимали в половину шестого утра звуками гимна Советского Союза. Причём музыка была живой — оркестр формировали из профессиональных музыкантов, игравших в театрах и филармониях. (Если честно, на этих словах я, по понятным причинам, вспомнила, что на «Титанике» до последнего момента тоже играл оркестр, правда, добровольно.) 

— Работа как работа, — вспоминает Анатолий Алексеевич. — За день проходили 3-4 смены. Мне замены не было. В полку появлялся в час ночи. Пешком ходил. Один раз заблудился. Если бы нарвался на патруль, — могли бы принять за мародёра и, даже, расстрелять.

Срок работы в зоне был у каждого свой — кому один день, кому — месяц. Тем, кто работал на крыше энергоблока — разгребал и сбрасывал вниз радиоактивный мусор, вообще было отмеряно 45 секунд…

Анатолия Алексеевича демобилизовали во время неожиданного расформирования полка, после двух недель работы.

— Как, — спрашиваю, — отразилась эта командировка на Вашем здоровье?

— У меня ноги не работают. Стал слепнуть, глохнуть. Как приехал домой и вышел на работу — человек десять мужиков стоят, смотрят на меня и не узнают. «Что, — говорю, — не узнаёте? – «Толик, ты?» — Я стал наполовину седой. Были случаи, когда люди, работавшие на крыше блока, заходили в баню, намыливались, смывали пену — и оставались лысыми. Бывало, спускались с крыши и тут же теряли зрение. На моих глазах здоровый мужик, армянин, ослеп. Мы его под руку водили. Домой ему дали сопровождение. Не знаю, сколько он проживёт… У нас только в прошлом году семеро умерло. Под Новый год один за другим. Не успеешь оглянуться — есть, есть, есть…

— Как Вы думаете, Ваш организм ещё «фонит»?

— В Чернобыле у нас брали кровь чуть ли не три раза в день. И анализ был с каждым разом всё хуже. Но кровь быстро восстанавливается. А вот кости — те впитывают радиацию. Я читал, что её уровень можно определять по вырванному зубу.

— Не жалеете о прожитом?

— Жизнь у меня интересная. Не жалею, что так сложилась. А что жалеть?

Мне остаётся добавить, что за свой самоотверженный труд в зоне аварии А.А. Зубков награждён медалью «За спасение погибавших».